Франсис Карсак - Львы Эльдорадо [Авт. сборник]
Об этом друзья могли только гадать.
3. Замок
«И загремят трубы и взовьются флаги. И улыбки скроют ненависть, ибо Посланцы извне будут вестниками беды, и об этом узнает народ, который их примет», — процитировал Хассил из «Книги Сокровищ», одного из священных текстов иссов, восходивших к глубокой древности.
Они стояли рядом с герцогом на большой парадной лестнице. Внизу, на широком, вымощенном плитами дворе, лучники в легких кольчугах во главе с Бушераном отдавали гостям воинские почести. Последний раз прозвучали фанфары, и герцог повернулся к координаторам.
— У нас есть древний обычай, унаследованный от наших земных предков: прежде гостя накорми, а уже потом говори о серьезных делах. И хотя я сгораю от нетерпения поскорее узнать во всех подробностях, какова цель вашей миссии и что привело вас ко мне, не будем все же нарушать старый обычай.
Если снаружи замок выглядел вполне средневековым, то внутри все свидетельствовало о стремлении к комфорту, весьма чуждому сеньорам былых времен. Техника берандийцев позволила им установить нечто вроде примитивного центрального отопления, а старинный гидравлический лифт медленно, но уверенно доставил герцога со свитой на вершину башни. Большой зал, куда они вошли, освещался широкими низкими окнами; отсюда был виден весь город и порт. Стол из драгоценных пород дерева, уставленный блюдами и бутылками, занимал почти всю длину зала. Герцог поднялся на свой трон, стоявший на возвышении, усадил Акки справа от себя, а Хассила — слева и дважды хлопнул в ладоши. Только после этого в зал в порядке старшинства начали входить остальные приглашенные. Геральд в пунцовой тунике объявлял титулы и имена. Соседом Акки слева оказался величавый высокий старик, слегка согбенный годами; геральд объявил его: «Высокий и могущественный Хранитель Знаний Ян Керваот, граф Роан».
Пища была обильной и очень вкусной: ее готовили по старинным земным рецептам. Сначала все ели в молчании, и разговоры за столом завязались лишь после того, как герцог заговорил первым. Керваот склонился к Акки:
— Как я понял, вы прилетели с планету очень далекой звезды?
— Нет, из очень далекой галактики, если вы знаете, о чем я говорю.
— Да, это я понимаю. Мы еще не растеряли всех знаний наших предков. К тому же я сам, помимо всего прочего, занимаюсь астрономией. К несчастью, у нас слабые инструменты, и даже в обсерватории в Роане всего лишь оптический восьмидесятисантиметровый телескоп, который был на борту одного из наших звездолетов. Но и этого достаточно для изучения соседних планет и даже большой галактики, откуда мы прилетели и которая от нас совсем недалеко, если оперировать астрономическими величинами. А сколько световых лет до вашей галактики?
— Не могу вам сказать точно. Мы вынуждены проходить сквозь ахун, или, если угодно, через гиперпространство, иначе нам не преодолеть такие колоссальные расстояния. Но в общем до нашей галактики наверняка не менее нескольких миллиардов световых лет.
— Миллиардов световых лет! Значит, это на другом краю вселенной?
— Вовсе нет! А, понимаю. Вы исходите из принципов космогонии, установленных еще до отлета ваших предков.
— Но разве может быть иначе? — тихо спросил старик. — Конечно, мы кажемся вам врагами. Случай выбросил нас из великого потока человеческого прогресса, и мы потихоньку гнием в мертвой старице, куда попали…
После паузы он с горечью продолжил:
— Если бы все было иначе, я бы стал настоящим астрономом, а не феодалом, управляющим несколькими тысячами человек на планете, затерянной в Большом Магеллановом Облаке. Мне еще повезло, что вы появились при моей жизни. Прежде чем умереть, я смогу у вас хоть что-то узнать о последних открытиях ваших ученых. Увидеть проблеск света…
— Простите, сколько вам лет?
— Шестьдесят шесть лет на Нерате. По чистой случайности, здешний год почти точно совпадает с земным. Там бы мне было шестьдесят четыре года…
«Немножко поздновато», — подумал Акки, а вслух произнес, повернувшись к своему соседу:
— Я не врач и не биолог и ничего не могу вам обещать. Вы, конечно, не доживете до двухсот двадцати или двухсот пятидесяти земных лет — теперь это наша норма. Но, полагаю, наши геронтологи смогут продлить вашу жизнь еще на семьдесят — восемьдесят лет в зависимости от вашей конституции.
— Вы хотите сказать, что после лечения у ваших врачей я смогу дожить примерно до ста сорока лет?
— Да. А может, и больше.
Старик побледнел.
— О, я не забочусь о жизни как таковой, — проговорил он приглушенным голосом. — Поймите меня. Но, может быть, тогда я успею узнать хоть немного…
— Даже очень много, если события будут разворачиваться, как я того бы хотел! Для этого у нас есть специальные методы.
Герцог наклонился к Акки.
— Простите, что прерываю вашу беседу, по-видимому, очень увлекательную. Вы вряд ли знаете, что Роан — наш самый крупный ученый? А вот юный Онфрей, барон де Неталь, который утверждает, будто наша суровая полудикая жизнь имеет свои преимущества. С ним можно и не согласиться. Но он говорит, что в отношении физической силы, выносливости, упорства, а также лихости мы должны превосходить более цивилизованные расы, в частности, ту, что представляете вы. А вот ваш друг Хассил считает, что вы отнюдь не растеряли ваших древних доблестей.
Акки улыбнулся. Мысленно он увидел перед собой неведомую планету, охваченную космической войной: ледяное пространство, мрак, прорезаемый светом редких звезд, скопище металлических мисликов, фиолетовые или зеленоватые лучи изобретенного ими таинственного оружия, эскадры самых различных космических боевых кораблей, которые с невероятной скоростью проносятся над самой поверхностью или врезаются в лед огненными смерчами. Он на секунду пожалел, что не может передать этот мысленный образ барону и спросить его, можно ли вести такую борьбу без физической силы, упорства и лихости. Потом нагнулся к нему через стол.
— Полагаю, вы путаете цивилизованную расу с деградировавшей. Наша цивилизация, вернее, комплекс разных цивилизаций, находится в полном расцвете. И она закалена беспощадной борьбой, о которой мы поговорим в более удобное время.
— Возможно, — ответил юный гигант. — Но сама сложность вашей цивилизации заставила вас утратить основные стимулы развития: борьбу за жизнь и выживание наиболее приспособленного. Еще в давние времена на Земле это определил один великий ученый.
Насмешливый огонек зажегся в глазах координатора. Ну вот, теперь Дарвин — после Вальтера Скотта! И как обычно, плохо понятый Дарвин! Наблюдение биологического порядка, перенесенное без изменений в социологический план, то есть фактически в план моральный. Характерная для примитивного мышления ошибка, против которой особенно предостерегали будущих координаторов в процессе обучения.
